Всадница
Ари встречала шестую весну, когда охотники поймали Укана. Усталый отец рассказывал сухо и кратко: мать завалили ценой четверых, детеныш проткнул насквозь Кабира – лучшего из Охотников, сына Высокого. Люди Племени собрались вокруг алого шатра и подняли крик: не то из жажды мщения, не то в предвкушении пира. Высокий приказал всадить в голову малыша сотню стрел, но отец вступился – и его послушались. Никто не понимал характера мумаков лучше, чем он, а этот зверь обещал стать самым свирепым на землях Догу, если не во всем Хараде. Укану оставили жизнь, а Тахира, отца Ари, назначили его Всадником.
Ари хотелось слушать об Укане еще и еще, но в тот вечер отец был не очень-то разговорчив. Воображение девочки рисовало яркие, будто живые картины: копья охотников распарывают тело взрослого мумака, маленький мумак, тоненько ревя, бросается на Кабира. Вот бы разорвать на части, уничтожить их всех! С тех пор, как умерла мать, Ари ненавидела охоту.
Мать Ари, Наиль, была Загонщицей. Стадо напуганных мумаков растоптало ее в минувший сезон дождей. Виноваты были Охотники, но никого из них не наказали. Тогда Тахир поручил своего зверя одному из учеников и стал Собирателем трав. С утра до вечера он бродил по степям, а девочка сидела у входа в шатер и глядела на людей Племени. Жизнь текла безрадостно, но спокойно. И вот – появился Укан.
Теперь Тахир целыми днями пропадал в загоне. Никто, кроме него, не мог справиться с маленьким мумаком: тот не подпускал к себе людей. Воспитание Укана проходило медленно, но отец Ари справлялся. Не даром он слыл одним из лучших Всадников Харада: говорят, однажды даже заглянул в глаза мумаку – и остался жив.
Больше всего на свете Ари хотелось увидеть Укана, но она не осмеливалась попросить об этом отца. Тахир же почти ничего не рассказывал: мумак ранил одного из учеников, мумак чуть не убил любимого коня Высокого, мумак учится преклонять колени – и всё. Миновало три весны, Ари подросла, научилась играть с другими детьми Племени. Но по ночам ей по-прежнему снился Укан, в ушах всё так же звучал его отчаянный крик, всё так же свистели копья.
Однажды ночью одно из копий пронзило маленькому мумаку глаз. Брызнула кровь, и Ари в ужасе проснулась. Рев разъяренного животного раздирал тишину не во сне, а наяву. Где-то неподалеку от боли и одиночества кричал мумак. Ноги сами вынесли девочку из шатра.
Укана никто не охранял. Перебраться через ров он не мог, а уж к нему и подавно никто не заходил. Ари робко ступила на узенький мостик и сама не заметила, как оказалась в загоне. Сердце замерло, но ноги продолжали идти.
Первым, что она увидела, были глаза. Два пронзительно-желтых солнца где-то высоко-высоко. Огромная гора вырвала корни из глубин и двинулась прямо на нее. Земля задрожала, горло пересохло. Ари зажмурилась и застыла на месте. Мучительно медленно потянулись мгновения. Казалось, грохот ее сердца слышат все люди Племени. Главное – не смотреть ему в глаза! Иначе – смерть.
Темнота вокруг девочки сгущалась, голова кружилась. Она уже не чувствовала, где верх, а где низ, не понимала, где она и кто она. Колени подкосились, тысячи красных точек закружились перед взором. Ари жмурилась из последних сил, но глаза приоткрылись сами собой.
Два желтых солнца внимательно смотрели прямо на нее. В них не было ничего звериного: только грусть и понимание. И тогда навстречу солнцам распахнулись черные звезды, и время остановилось.
Крики охотников. Свист копий. Огромное тело мумака обрушивается на землю. Дождь поливает нелепый сверток, когда-то бывший Наилью. Всё это в тот миг видели лишь двое, и никто более в мире. И когда время снова медленно тронулось в путь, не было на свете крепче уз, чем те, что связали Ари и Укана. В шатер девочка вернулась лишь под утро. Отец по-прежнему крепко спал.
* * *
В четырнадцать вёсен по закону Племени Ари предстояло выйти замуж. Она уже многое знала, умела шить, готовить, собирать травы, даже обращаться с копьем и заплетать воинам волосы. Но характер у нее был нелюдимый, взгляд – холодный, и на Празднике Дождей ни один юноша Племени не опустил свое копье перед входом в ее шатер. Это означало, что мужа для девушки выберет Высокий.
Ари было жаль разгневанного на весь мир отца, но, по правде, ей вовсе не хотелось замуж. Юноши Племени казались ей глупыми, заносчивыми и трусливыми. Когда Тахир верхом на Укане переходил стан, направляясь к реке или в степи, все они прятались в своих шатрах и боялись высунуть нос. Ари лишь тихо посмеивалась. Почти каждую ночь она тайно пробиралась в загон и разговаривала с Уканом на лишь им двоим понятном языке. Иногда она растягивалась на его широкой спине, обняв за шею, и мумак медленно ходил по загону, бережно убаюкивая свою хрупкую ношу. Он понимал Ари с полувзгляда, и ей не нужно было ничего другого. Можно сказать, что она была счастлива.
Но однажды на закате воздух вновь наполнился криками людей Племени. Весть облетела всех в считанные мгновенья: лучший из Всадников, Тахир, посмотрел в глаза своему мумаку, и тот растерзал его. Высокий собрал Охотников и направился прямо к загону. Разъяренная толпа двинулась следом.
Ари прибежала одной из последних. Укан ревел и рыл бивнями землю, люди Племени швыряли камни и улюлюкали, Охотники пускали стрелу за стрелой. Ни один человек так и не осмелился перейти через ров.
Завидев дочь Тахира, толпа расступилась. Высокий поднял вверх руку, и один из охотников протянул Ари копье. Та сжала его до боли в пальцах и медленно направилась ко рву. Все замерли, крики утихли. Через несколько мгновений девушка преодолела узенький мост и оказалась в загоне.
При свете дня два желтых солнца казались тусклыми и безжизненными. Ари смотрела в них, не мигая, а люди Племени стояли, затаив дыхание. Укан мотал головой все тише и тише, рев превращался в стон, время замедляло ход. Наконец, самый свирепый мумак Догу преклонил колени перед худенькой девушкой с черными глазами-звездами. Ари разжала пальцы, копье беззвучно упало на землю. Толпа взревела от восторга.
* * *
Итак, Ари стала Всадницей. Теперь она могла проводить с Уканом сколько угодно времени и не беспокоиться о замужестве: для Всадников семья не была обязательной. Впрочем, теперь любой юноша Племени почтил бы за честь стать мужем Ари. Но для девушки по-прежнему не существовало никого, кроме Укана. Она простила мумаку гибель отца. Впрочем, могло ли быть иначе?
Каждый день они вместе с Лучниками отправлялись в степи и до заката оттачивали навыки битвы. Укан уже несколько раз бывал в бою: когда его Всадником был Тахир, Племя ходило на соседей-вастаков. Тогда Высокий и его войны одержали прекрасную победу. Теперь тайны искусства войны осваивала Ари, и благодаря Укану все давалось ей легко и просто.
Тем временем надвигалась великая битва: Темный владыка собирал людей для похода на Север. Ари помнила легенды об уйгурах по рассказам матери. Они представлялись ей огромными и уродливыми: во многом похожими на орков, которые для харадримов Догу не были редкостью. И когда Высокий объявил Племени о том, что Войны отправляются в поход, сердце Ари возликовало. Она была уверена, что Харад сокрушит всех врагов, что Укан уничтожит тысячи уйгуров и будет признан свирепейшим мумаком Юга. Ей представлялось, что именно она, Ари, сразит владыку северян собственным копьем.
Много дней шли они по степям Харада, и каждый восход был точно таким же, как предыдущий. Тысячи всадников, сотни мумаков двигались на запад. На четвертый день войско перешло в брод Бату, а на седьмой – повернуло на север. К вечеру седьмого дня Ари впервые в своей жизни оказалась в лесу.
Ей не было страшно. Мать рассказывала о лесах жуткие сказки: в них были могущественные колдуньи и свирепые живые деревья. Но в этом лесу все было совсем по-другому: шелестели листья, журчали ручьи, пели неведомые птицы. Ари захотелось остаться хотя бы ненадолго, но на рассвете харадримы снова двинулись в путь.
У берегов Великой реки войско Харада соединилось с другими силами Темного. Здесь были и презренные вастаки, и орки, и черные гиганты с красными языками. Ночью Ари не могла заснуть из-за шума битвы в долине и душераздирающих криков, доносившихся откуда-то с неба. Когда под утро ей все же удалось сомкнуть глаза, впервые за много лет Всаднице приснилось убийство мумака, гибель Наиль и взгляд отца, устремленный навстречу двум желтым солнцам.
Вместе с восходом Войны Высокого наконец вступили в битву. Ари, восседавшая на спине Укана, не могла даже толком разглядеть, что происходит внизу. Свистели стрелы и копья, кричали раненые, ревели мумаки. В воздухе реяли огромные черные тени, похожие на коршунов. Пахло потом и кровью.
Ари направила Укана в самую гущу врагов. Её Лучники были одними из лучших: те северяне, что не были растоптаны Уканом, падали, пронзенные харадскими стрелами. Сердце Всадницы бешено стучало от радости. Казалось, что Укан может затоптать не только всех врагов, но и сам город.
Когда на подмогу врагам пришли рохры, Укан одним из первых двинулся им навстречу. Воздух заполнило ржание погибающих коней: Лучники Ари разили без промаха. Когда пиратские корабли привезли с собой сумрачное войско, Всадница отчаянно рванулась в бой, разметая на своем пути и своих, и чужих. Ей казалось, что преодолеть воинов-призраков – только в ее силах, что Укан способен растоптать не только плоть, но и бесплотный дух. Раздался знакомый пронзительный рёв, но Ари не поняла, что это кричит Укан, а не другой мумак. Когда он упал на колени, она забормотала «Вставай! Вставай!» и потрепала его по голове. Но Укан лишь вздрогнул – и повалился на бок, увлекая за собой и лучников, и Всадницу.
Когда Ари открыла глаза, она увидела желтое солнце – невидящий взгляд, устремленный прямо на нее. В этом взгляде не было ничего звериного. В нем вообще ничего не было. Время остановилось. Жизнь остановилась.
Ей без особого труда удалось встать. На древко копья упала алая капля: слезы размыли краску на щеках. Сжав зубы, она молча бросилась в бой. Навстречу вспыхнули голубые звезды-глаза. Сверкнуло лезвие кинжала. Острая боль пронзила сердце.
«Какой красивый!» - мелькнуло в голове у Ари. Непослушное тело медленно оседало на землю. Тьма сгущалась. Тысячи красных точек слились в одном предсмертном крике.
Последнее, что она увидела – прекрасное лицо сына Трандуила, Короля эльфов Северного Лихолесья. Переведя дыхание, он произнес лишь два слова – «двадцать один». Но Ари уже ничего не слышала.