От неожиданности он выронил лук, выставив вперед руки. Они достали дна на удивление быстро – видимо, в этом месте Черный Ручей был мелким. Вынырнув вверх, встав на ноги и вытерев воду с лица, он укоризненно посмотрел на Даэрбет. Та буквально перекатывалась по траве от хохота. Мелькнула обидная мысль – попался на старую уловку, как последний орк! Выбравшись из реки, он встал над ней, как Намо судия, поставив руки в бока, грозно взирая сверху вниз на это неразумное существо. Увидев Леголаса таким, она еще громче засмеялась. Теперь она даже сказать ничего не могла, настолько давилась от смеха.

Решение пришло само собой. Внезапным быстрым рывком наклонившись и схватив ее за локти, он потащил ее в воду. От смеха она даже почти не сопротивлялась, и когда Леголас, сам уже невольно улыбавшийся, окунул ее в холодное течение, она вскрикнула, вырвалась и встала ногами на дно. Теперь они оба были совершенно мокрые и веселые. Вдруг Даэрбет увидела, как лук Леголаса быстро относит течением – из-за своего купания он про него забыл.

– Леголас! Смотри, твой лук! Надо быстро его доставать!

Эльф выругался про себя, лег на воду и энергично заработал руками и ногами. Плавал Леголас хорошо, и расстояние между ним и его оружием быстро сокращалось. Схватив наконец лук в руку, он развернулся и поплыл наискосок течению, заметив, что Даэрбет уже выбралась на берег, распустила волосы и теперь отжимает их. Солнце уже светило на берегах речки, и она встала с земли, чтобы немного прогреться под его лучами.

Наконец-то выскочив из воды, он первым делом осмотрел свой лук – не поцарапано ли лакированное дерево, не задета ли тетива. Нет, все в порядке. Даэрбет улыбалась, подставляя лицо и волосы солнцу, и поднимала руки вверх, как будто пытаясь дотянуться до светила. Леголас, подняв на нее глаза, внезапно осознал, что насквозь промокшая белая блузка, плотно облепившая тело, откровенно обрисовывает ее молодую высокую грудь… Он покраснел и отвернулся.

– Нам нужно поскорее добраться до замка, – промолвил он и протянул ей ее верхний жилет, все так же не смея посмотреть на нее. – Там обсушимся.

– Да ладно, – протянула она и послушно облачилась в одеяние, – ничего с нами не случится. Сначала нужно отдать улов бериану.

Подхватив рыбу, она устремилась за Леголасом в лес.

 

Тамрос клевал носом, облокотясь локтями на стол. В таком виде его и застали Леголас и Даэрбет.

– Соня! – прикрикнул на него принц. – Тебя для чего дежурить заставили?!

Горе-охранник вскочил, виновато одергивая одежду. Конечно, нести вахты тут было не слишком важным делом – все равно камера была надежно заперта, да и Горлум не внушал особых опасений… Но все же долг есть долг.

– Прекрати, – ласково пропела она. – Он не виноват в том, что ранним утром ему хочется спать. Не все же такие ранние пташки.

Леголас пожал плечами. Мол, как хотите.

Даэрбет подошла к камере и попыталась найти Горлума. То не спал, а забился в угол под решетчатым окошком, и из полумрака камеры на эльфов глядели тоскующие желтые глаза. Она что-то проговорила на Вестроне, бериан дернулся, потом прыгнул, как лягушка, и оказался рядом с прутьями решетки, заискивающе глядя ей в глаза. Она отвязала окуня и протянула ему. Пленник быстро и радостно что-то забурчал, с неожиданной силой выхватил сырую рыбу и опять ускакал в свой темный угол.

– Я оставлю рыбу тут, – сказала она, выпрямляясь. – Вечером еще раз накормишь.

Тамрос принял связку у нее из рук и куда-то положил, пробурчав про себя что-то насчет того, как это можно есть сырую рыбу.

 

Трандуил потянул на себя деревянные створки своего шкафа с одеждой. Обычно проблема выбор туалета перед ним не стояла, он просто забирал первое попавшееся платье, но теперь он распахнул шкаф настежь и начал придирчиво осматривать все, что хранилось на вешалках. Внезапно на него накатил легкий, но дурманящий запах лаванды с фиалкой, и в крайнем углу показался кусок белой полупрозрачной ткани. Мигом раздвинув руками тесный ряд одежды, он понял, что это. Белое платье с фиолетовой накидкой на плечи, с длинной, волнистой, воздушной юбкой из нескольких слоев тончайшего льна… Такая же юбка была и на Мэтувиэль тогда…

Полное ведро воды поднималось из колодца с ужасным скрипом. Наконец, оно показалось из черной дыры. Прогремел гром, и Мэтувиэль невольно поежилась. Она не любила грозу с того самого дня, как погиб Элерион. Отстегнув ведро от колодезной цепи и взяв другое в руку, она осторожно пошла в дом. Шла она медленно и неповоротливо – сказывалась беременность. Надо преодолеть еще три ступеньки, и тогда она погреется у очага. Оба ведра разместились у печки, а она вернулась, чтобы взять вымытые горшки, надетые на прутья забора. Тонкие пальцы взялись за край глиняной посуды. Чуть-чуть привстать – и все снимется. Внезапно внизу живота возникла резкая тянущая боль. Мэтувиэль замерла, прислушавшись к себе. Неужели сегодня? Три дня назад у нее тоже были боли, но все прошло… Может, сегодня тоже ложная тревога? Ведь она не знала точных сроков. Две недели провели они с Элерионом в его деревне, вот в этом доме. Каждый из этих дней мог посеять новую жизнь…

Она одновременно хотела и не хотела приблизить неотвратимое. Она безумно желала увидеть плод своей любви, прижать ребенка к сердцу, кормить его, заботиться о младенце. Но она боялась боли, она боялась родов. Для эльфиек роды протекали сложнее, чем для смертных, и беременность длилась дольше… Ровно год… В разум ударило воспоминание, подобно этим молниям. Ровно год назад они с Элерионом, крепко обнявшись посредине цветущего луга, отдавали себя друг другу. Их сердца стучали один в один, а его мускулистая грудь блестела на солнце от пота, когда он слегка приподнимался на руках… Его мысли были открыты ей, и она читала в его душе нежность и восхищение перед любимой… и благодарность разливалась у нее в глазах, и усиливалось наслаждение от соития.

Но за все на свете приходится платить. Это был главный жизненный урок, который она вынесла. Многие бы, выслушав ее историю, жалели бы ее и считали, что судьба незаслуженно жестоко обошлась с ней. Сама Мэтувиэль поначалу тихо плакала от обиды и досады, но в глубине души всегда знала, что она сама виновата в своих бедах. О, конечно, она не виновата в смерти любимого, она убила бы себя на месте, если бы только заподозрила – но вот в том, что она убежала из Лихолесья, из уютного и надежного Эланора, где она могла бы спокойно родить мальчика или девочку – в этом приходилось винить только себя.

Молния, ослепительная молния слева. Гром. И опять боль, еще дольше и еще сильнее. Она ухватилась за плетень, кусая губы и сдерживая стон.

Она ничего из себя не представляла. Совершенно ничего. Кокетка. Избалованная, изнеженная, не слишком умная кокетка, привыкшая к мужским восхищенным взглядам. Элерион тоже смотрел на нее восхищенно в их первую встречу. Темно-русые волосы на смуглом, обветренном лице, тонко очерченные, потрескавшиеся от жары и жажды губы… и ярко-зеленые глаза, глядевшие с восхищением на эльфийскую красотку. Чем же он, смертный, сумел выделиться из всех остальных?

Ей нужно в дом. Она, держась за свой живот, очень осторожно развернулась и взошла на крыльцо.

Ее задел этот немного хищный огонек в глубине морских омутов… Перед ней стоял не плененный, а победитель. Его взгляд… его взгляд говорил о желании взять приступом, покорить, победить. Так не смотрели эльфы. Лишь однажды она увидела нечто похожее в глазах ее короля, и тогда ее это напугало.

Была и другая причина. Эльфы посвящали ей песни, баллады, серенады, элегии, ловили каждый вздох, дружно изумлялись ее владению стрельбой из лука… но все это лежало на поверхности.. Элерион нырнул глубже – он сильно и искренне ее ПОЛЮБИЛ. Его любовь была любовью сильного и мужественного воина, не знающего слов нежности и ласки, и ему часто приходилось сдерживать свои солдатские замашки, находясь с ней, но все же… все же.. это было настоящее, глубокое, ослепляющее, искреннее чувство.

Внизу живота будто что-то оборвалось, и по ногам потекли теплые струйки… Сомнений быть не могло. Ребенок решил появиться на свет сегодня.

 

Глава двенадцатая

Невольно согнувшись от боли, она вскоре выпрямилась и решительно взялась за ручку двери. Что ж, сегодня – значит сегодня.

Дальний топот копыт. Наверное, к Малиске, ее соседке. Лошадь встала, храпя и нервно поцокивая копытами по гравию дороги. Потом опять понеслась. Теперь сомнений быть не могло – всадник мчался к ее дому. Она обернулась и увидела высокого мужчину на великолепном белоснежном скакуне. Всадник сидел гордо, прямо, и его светлые волосы переливались в  бледном свете убывающей луны. Прекрасная Элберет! – охнула она про себя. Это же ее король Трандуил. Что он делает здесь один, в такой час? Долго ли он скакал сюда?

– Мэтувиэль! – закричал он, как только увидел ее силуэт в дверном проеме, освещенную пламенем домашнего очага. Легко спрыгнув с лошади, он подбежал к ней.

– Я прикидывал, где именно располагается твой нынешний дом. Как оказалось, угадал… А может быть, просто почувствовал.

Его взгляд быстро пробежался сверху вниз по ее фигуре, тревожный, озабоченный. Потом Трандуил увидел темные свежие пятна на полу, и без слов подхватил ее на руки.

– Самое время, – констатировал он. – Я боялся, что опоздаю.

Ошеломленная, она не проронила ни звука, и безропотно дала уложить себя на кровать. Трандуил подложил ей под спину подушки, так чтобы ее спина была поднята вертикально, а сам опять выбежал и вернулся с небольшим полотняным мешочком.

– Где у тебя колодец?

– В глубине двора, – только и сумела вымолвить она.

Он кивнул, подхватил два пустых ведра и исчез в грозовом мраке. Мэтувиэль была совершенно обескуражена. Ее король здесь, он проскакал по меньшей мере два дня без остановки, чтобы добраться до Багреха… Он тут, и он помогает ей… Она слышала, как скрипит цепь под тяжестью поднимаемого груза… звук такой знакомый… А вот он отправляет еще одно ведро… и боль опять застала ее врасплох. Внутренняя часть бедер стала теплой, влажной и липкой. Грязной. Она ненавидела чувствовать себя грязной.

Когда Трандуил вернулся, уже начал накрапывать дождь, обещавший скоро превратиться в ливень. Она со вздохом откинула голову назад, отходя от очередного приступа.

– Ничего не поделаешь, – ласково и ободряюще промолвил король. – Через это проходят все матери в природе – и эльфийки, и смертные, и животные. Зато когда это кончится, ты будешь плакать от радости, прижимая к груди младенца. Вот увидишь!

Говоря это, он налил воды в большой медный таз и поставил его на огонь подогреваться. Потом расшнуровал свой мешочек и достал оттуда связку сушеных трав, которые и бросил в ту воду. Она лежала на кровати, все еще не вполне веря в реальность происходящего, молча наблюдая за его действиями. Он подошел к ней, присел на краешек и взял за руку. Синие глаза смотрели нежно и ласково.

– Трандуил, – наконец произнесла она, и ее глаза помимо воли начали наполняться слезами, – ты ведь правда… правда ко мне приехал? Ты будешь со мной, ты меня не оставишь?

– Подданному от своего короля избавиться не так-то просто, – усмехнулся он.

Ладонь эльфийки сжала королевскую руку, а зубы впились в нижнюю губу. Она отдышалась.

– С тобой меньше боли, – вымолвила она.

– Просто со мной ты успокоилась и меньше сопротивляешься. Дыши глубже.

– Но почему, – она не унималась даже сейчас, – почему ты приехал?

Он вздохнул и наклонил голову. Левая его рука по-прежнему крепко держала ее ладонь.

– Я… У меня… У меня такое чувство, что я должен вернуть тебе долг. – Его голова взметнулась к потолку, а глаза как будто смотрели в никуда. – Если я частично… – он помедлил, прежде чем сказать это, – частично виноват в гибели близкого тебе человека, то… В любом случае, я подумал, что помочь появиться на свет малышке будет хорошей платой за мой проступок. 

– Малышке?! – выдохнула она. – Ты знаешь, кто это будет?

– Да, – улыбнулся он и положил руку на ее живот. – Я знаю. Это будет чудесный ребенок, Мэтувиэль. И ему очень не терпится увидеться с ее мамой.

За окном разразилась самая настоящая гроза.

 

Постепенно схватки становились все чаще. В комнате витал мягкий успокаивающий запах ромашки с мятой, но она почти не замечала его, увлеченная своей болью. Она не кричала, только стонала, глухо, сипло, прерывисто. Время от времени Трандуил протирал ей виски холодной водой, и ей становилось немного легче, но потом ребенок вновь принимался за свое, не зная пощады и отдыха. Мэтувиэль больше всего на свете хотела, чтобы это наконец прекратилось, и она бы впала в спасительный сон. Сон был ей необходим. Но вместо того она как будто попала в ловушку, где не было ничего, кроме боли… и еще этих спокойных, мудрых, синих глаз. Должно быть, Трандуил ей что-то говорил, и, хотя она не понимала смысла его слов, они немного успокаивали ее своим звучанием.

– Спокойно, спокойно… Все идет хорошо. Смелее. Скоро все это закончится.

Но ничего не кончалось. Боль была, сильная, тянущая, будто разрывающая тебя на куски. В любое другое время она бы чувствовала себя ужасно смущенной, если бы ее король увидел ее обнаженной, а сейчас Трандуил склонился над ее животом и широко разведенными ногами, и ей было все равно.

В какой-то момент он опять подсунул ей под спину подушки (он постоянно следил, чтобы она не лежала, а сидела) и еще крепче сжал ее руку.

– Вот теперь тебе придется потрудиться. Постарайся. Выталкивай его из себя.

Боль. Вновь эта боль. Но на сей раз она возникала не сама по себе, а была будто избавлением от этого кошмара. Под самый конец она, почти теряя сознание, устремила свой взгляд на короля.

– Почти… ну! Да!

Она без чувств свалилась назад, успев услышать радостный крик Трандуила и плач ребенка.

Когда она очнулась, то первым делом увидела это живое маленькое существо, розовое, пухлое, что-то агукающее на своем языке. Она расплакалась и привстала. Трандуила нигде не было видно, а за окном уже вовсю светило солнце – должно быть, прошло уже часа два после рассвета.

Мэтувиэль выбралась из одеяла (резкие движения причиняли небольшую боль, но быстро проходили), встала, и взяла малышку на руки. Та радостно засопела. Присев на стул, она долго любовалась своим сокровищем. Потом, уложив ребенка обратно в ее кроватку, она подумала, что сейчас стоило бы хорошенько вымыться. И тут же осознала, что она вся чистая, и белая ночная сорочка на ней была чистой, и… Она откинула одеяло – так и есть, все постельные принадлежности тоже были свежими. Неужели все это сделал ее король? Забрав малышку к себе, она опять залезла под одеяло и решила уснуть снова.

Она услышала, как открывается калитка, и грузные шаги раздались по плитам дорожки.

– Родная моя! – услышала она низкий грубоватый женский голос. – Ты все еще почивать изволишь?

– Малиска! – крикнула она. – Входи!

В домик вошла крестьянка лет сорока, румяная, располневшая, со свежим и веселым лицом.

– Разлюбезная, не дело спать, когда… – увидев ребенка, она всплеснула руками и подбежала к молодой матери. – Никак опросталась! Да когда же? Да что ж ты меня не покликала? Уж Малиска-то знает, как помогать!

– Я… Я была не одна…

Внезапно Мэтувиэль заподозрила, что появление Трандуила было ничем иным, как ее горячечным родильным бредом. Что ничего не было, что она родила девочку одна, без чьей-либо помощи.

Раздалось лошадиное ржанье, и Малиска кинулась к окну.

– Кто же это, земля благословенная? – изумилась она при виде этого молодого статного красивого юноши с длинными золотыми волосами.

– Он из Дивного народа, как и я, – объяснила Мэтувиэль, целуя маленькую ручку ребенка. – Он… – она решила не говорить, кто он на самом деле, – он мой друг.

"Друг Мэтувиэль" открыл дверь, впуская в комнату прохладу утреннего июньского ветра.

– Уже проснулась? Я искал тут по лесу кое-каких трав, – он взмахнул изумрудным веником. Потом, увидев крестьянку, глазевшую на него в изумлении, приложил руку к сердцу и поклонился.

– Трандуил, король Лихолесья, к вашим услугам, госпожа.

– К-к-ко-король? – произнесла Малиска, запинаясь. Потом в ее глазах родился отблеск недоверия. – Вот так просто, без свиты, без ничего?

– Да, вот так просто, – спокойно ответила за него Мэтувиэль.

Ребенок вдруг заплакал.

– Ой, я совсем забыла! – вырвалось у эльфийки. – Я же ее не покормила. – И, налившись румянцем, она посмотрела на Трандуила. Тот понял намек без слов и вышел, оставив женщин.

 

 Белый цвет. Она всегда любила белый цвет. Трандуил медленно снял с вешалки это воздушное платье, подержал в руках, поднес к лицу. Ах, как пахло фиалкой… Каждый раз, когда он чувствовал запах этого цветка, он вспоминал о ней, и она представала перед ним – веселая, жизнерадостная, мудрая и прекрасная…

Лейриан. Само ее имя звучало музыкой. Как много певцов посвящали ей баллады и серенады, облекая в поэтическую форму свое восхищение и любовь. Сам Тингол часто приглашал ее на танец, и она скользила с ним по мраморным полам Менегрота, чувствуя на себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые женщин… Ее поступь была неслышна, воздушна, легка, как полет бабочки. Отчего из всех эльфов Дориата она выбрала его? Отчего согласилась последовать за ним? Отчего она так легко признала Лес своим новым домом?

Запах фиалки одурманивал. Трандуил буквально зарылся с головой в шелестящую ткань, закрыв глаза. Эта рана была старой, но она не заживала, она продолжала кровоточить. Лейриан, любимая. Я не смог тебя сберечь. Ты дала жизнь нашему сыну, а сама ушла в Чертоги Ожидания… Он с глубоким вздохом положил платье на стул, не отводя от него взгляда. "Говорят, все утерянные близкие когда-нибудь возрождаются… в ком-то еще."

Мэтувиэль. Как она была похожа на его жену! То же ощущение полета, огня, веселья, та же воздушная, неуловимая грация, такие же дымчато-серые, разрезом похожие на кошачьи, глаза. И она тоже любила белый цвет.

 

Смертная женщина поднимается с постели после родов на пятый-шестой день. Мэтувиэль поднялась на второй. Ее живот быстро втянулся, плечи расправились в горделивой осанке, походка обрела былую легкость – словом, она очень быстро вернула себе свою прежнюю фигуру. Она постоянно носила на руках девочку и никак не могла на нее насмотреться.

Трандуил провел с ними еще два дня. Малиска откуда-то притащила тюфяк, явно старый и истасканный, но чистый и все еще довольно мягкий – лихолесский король подтащил его к очагу, накинул сверху овечью шкуру и был вполне удовлетворен своим нынешним ложем. Крестьянка только диву давалась, ведь ей казалось, что короли – они ведь все гордые и далекие, а вот этот, поди ж ты, спит прямо на полу, таскает ведра с водой, сам готовит нехитрую еду и даже знает, как правильно держать младенца (за что Малиска его крепко зауважала). Трандуил остался удостовериться, что с Мэтувиэль все в порядке и она под надежным присмотром соседки. Ведь Малиска оказалась сведущей в медицинских вопросах – родом она была из Гондора, где ей часто приходилось выхаживать раненых.

– Уж я вам доложу, времечко сейчас не сахарное, – кудахтала она, подметая пол или помогая матери пеленать ребенка. – Молодая я была – почти что каждый день кого-то приносили к нам в Палаты. Но жаловаться на судьбу не стану, ведь я так себе муженька нашла, – она кивнула в сторону своего домика, – похитил тогда Ярдик покой мой девичий… Много страждущих через мои руки проходили.

Поздно вечером, когда Трандуил уже укладывался спать, поворошив кочергой в золе, Мэтувиэль, внимательно посмотрев на ребенка, вдруг кое-что заметила.

– У нее глаза голубые, – сказала она. – Ни у меня, ни у Элериона нет голубизны в глазах.

Он обернулся, встал, и подошел к ним обоим.

– Это еще ни о чем не говорит. У многих детей в первые дни жизни глаза голубые. Я вот думаю, – он присмотрелся к ребенку, и тот махнул ему ручкой. – Нет, я просто убежден, что глаза у нее будут отцовские. Она будет красавицей, Мэтувиэль.

– Она уже красавица, – улыбнувшись, промолвила она и поцеловала дочь в крохотный лобик.

Наконец, время настало уезжать. Ранним утром, когда солнечные лучи только-только начали золотить верхушки листьев, когда ветер поддувал с ночным еще холодом, а трава была мокрая от росы, Мэтувиэль вышла на крыльцо с новорожденной, и увидела, как Трандуил любовно поглаживал своего коня. Он обернулся к ним, и нежная улыбка озарила его лицо.

– Тебе идет белый цвет.

Эльфийка была одета в легкое молочного цвета платье, с длинной, до щиколоток, просторной юбкой.

– А ты мне не разрешал его носить, – в свою очередь улыбнулась она. – Ты хотел видеть своих подданных только в двух цветах. Если бы я одела белое, ты бы меня сурово отчитал.

– Не отчитал бы, – шутливо протянул он, – просто посмотрел бы угрожающе. И ты бы его все равно сняла.

Он потер подбородок, собираясь с силами, чтобы задать ей главный вопрос. Наконец решился.

– Мэтувиэль… Ты останешься здесь?

Она молча кивнула, и печаль показалась в ее светлых глазах.

– А ты уже решила, что ты будешь делать… со своей судьбой? Ты останешься с нашим народом или хочешь воссоединиться с отцом твоего ребенка там, за пределами мира?

Трандуил и так знал ответ, но ему было нужно услышать это от нее.

Она крепче прижала к себе ребенка, укутала малышку получше, как будто собираясь с мыслями. Трандуил не видел ее лица – она низко наклонила голову. А потом Мэтувиэль заговорила, и ее голос дрожал от сдерживаемых слез.

– Знаешь, одна часть меня очень хотела бы никогда не встречаться с Элерионом. Тогда все бы шло как обычно, и я бы прожила еще долго. Но другая часть меня говорит, что мне было не слишком хорошо в той, прошлой, жизни, и что моя любовь к смертному – благословение, а не проклятие. И когда я смотрю на маленькую, я благодарю Единого за этот дар. Я очень хочу воссоединиться с ним, – она выпрямила спину, гордо вскинула подбородок, – я этого желаю больше всего на свете. Но не сейчас. Не завтра. Ни послезавтра. Ни через несколько недель, ни через несколько месяцев, ни через несколько лет. Это случится еще нескоро, но я хочу, чтобы это случилось. А для этого мне нужно будет… – она помолчала, подбирая слова, – …перестать быть собой.

Трандуил очень хорошо понимал, о чем она говорила, поэтому он не стал ни уточнять, ни спрашивать еще раз. Малышка заплакала, Мэтувиэль немного покачала ее на руках, пропела несколько ласковых слов, но ее внимательный взгляд не отрывался от короля. "Мне не нравится ее выбор, – подумал он, и на какой-то миг в глубине его синих глаз вспыхнуло мрачное пламя, – но, как бы я к этому ни относился, я должен ей помочь. Я должен уважать ее решение."

– Подойди, Мэтувиэль, – тихо попросил он и протянул руки, – подойди и ничего не бойся.

Она осторожно положила ребенка на скамеечку, и сошла к нему с сырых деревянных ступенек домика. "Какие у него красивые пальцы, – отметила она про себя в который раз, – длинные, белые, тонкие… Таким не нужны украшения. Как хорошо, что Леголас унаследовал эту фамильную черту…" Она вложила свои руки в его, тыльной стороной ладони вверх. Он закрыл глаза и сосредоточился. Сначала она ничего не чувствовала, но потом по телу разлилось слабое жжение, краски вокруг стали насыщенней, звуки – громче, а утренние ласковые лучи солнца нестерпимо ярко били в глаза. Она зажмурилась, но оказалось, что этот свет преследует ее и там, в темноте… Ноги начали дрожать, появилось головокружение… Она совершенно не замечала, с какой силой она сжимает руки своего короля… А потом вдруг все резко отпустило, и она разогнулась, совершенно потрясенная. Трандуил вздохнул. Он выглядел усталым, и на его лбу сверкали мелкие бисеринки пота.

– Это… это… все? Больше я не… – она не знала, что сказать.

– Да, – кивнул он.

– Но я не чувствую перемен.

– Превращение не происходит в один миг. Ты станешь человеком постепенно. У тебя будет время подготовиться ко всем тяготам смертной жизни.

Ему хотелось прибавить: "Лишь бы они не оказались для тебя непосильными," но он смолчал. Ни к чему еще раз травить ей душу. Малышка опять заплакала, и она побежала к ней. Он повернулся к коню, погладил его по серой в яблоках шее, потом легко вскочил сверху. Ветер развевал ее просторную льняную юбку, и она придержала ее двумя пальцами. Такой знакомый жест… На мгновение Трандуилу показалось, что перед ним стоит Лейриан, но видение быстро исчезло.

– Эрин Ласгален будет ждать тебя, – промолвил он. – Тебя и твою дочь.

Сказав это, он хлопнул коня по боку и умчался в лес, к горам.

 

Он вспоминал все, перебирая пальцами воздушную ткань платья, неизвестно как оказавшегося у него в шкафу. С улицы донеслось громкое звонкое пение – Линдир тренировался перед соревнованием. "Я знаю, что можно сделать с этим платьем," – внезапная мысль озарила его голову.

 

Глава тринадцатая

Леголас выжимал свои мокрые слипшиеся волосы, и крупные тяжелые капли падали на черную землю, изредка поросшую травой. Благодаря яркому солнцу, одежда на них почти высохла, но вот волосы оставались влажными. Даэрбет, выйдя из тюремного подземелья на свет, рассмеялась.

– У тебя водоросли в волосах.

Привстав на цыпочки, она дотянулась до темно-зеленого растения и попыталась вытащить его, но тут Леголас вскрикнул: водоросль отделилась вместе с вырванными волосами.

– Прости, – Даэрбет виновато взглянула на него, прикрыв рот руками. – Я не думала, что она так зацепилась.

– Я тоже не думал, – добродушно ответил он, потирая больное место. – Похоже, мне судьба являться к столу со всклокоченной прической. Если так пойдет и дальше, мне придется постричься.

– Тут всего несколько волосинок. В прошлый раз было значительно хуже.

– В любом случае выгляжу я ужасно, – констатировал он, оглядев себя с головы до ног. – Пойдем быстрее в замок, а то если кто-нибудь из Передового увидит меня в таком виде, я пропал. Засмеют до смерти.

Даэрбет лишь пожала плечами. Она уважала стремление Леголаса к чистоте и свежести, но иногда его излишняя щепетильность ее забавляла. Впрочем, она отдавала себе отчет, что Леголасу приходилось быть очень требовательным к себе, ведь он был наследным принцем. "Он принц, он настоящий наследник престола…" – почему-то от этой мысли ей стало очень грустно, но тут она вспомнила кое-что, и побежала за ним.

– Леголас! – окликнула она его. – Леголас, я хочу попросить тебя об одолжении.

– Что такое? – он даже не остановился. Его поступь была легкой и стремительной, Даэрбет едва за ним поспевала.

– Научи меня высокому языку.

Эта просьба его так поразила, что он замер на месте. Потом с недоверием поглядел на девушку, очевидно ожидая какого-то подвоха.

– Высокому языку?! Квенья? Я правильно понял?

– Ну да. Дунедайн настоятельно советовал мне выучить его.

Леголас пристально и внимательно смотрел ей в глаза, явно ожидая признания в розыгрыше. Однако Даэрбет молчала, более того, ее искренне заинтересованный вид говорил об обратном. Она что, действительно хочет изучать квенья?! Такая мысль не укладывалась у него в голове. Изучать квенья, этот гадкий, заумный, высокопарный язык! Весь Передовой в полном составе отказался от этой чести. Леголасу как принцу пришлось, но уроки квенья давались ему с трудом, и к концу обучения он искренне сочувствовал своим братьям в Благословенной земле, ежедневно на нем говорившим.

Вспомнив свои пять книжек в кожаном переплете, по которым с ним занимался отец, и себя, старательно выводившего буквы и мысленно посылавшего все квенийские слова глубоко в пасть Балрогу, Леголас невольно рассмеялся. Даэрбет нахмурила брови – ей не нравился смех без видимой причины.

– Что тут смешного?!

– Ты просто не понимаешь, о чем ты просишь, – уняв улыбку, ответил он. – Квенья – ужасный язык. У него мерзкая грамматика, совершенно нелогичный синтаксис, сложнейшая система парадигм, уже не говоря о фонетике – там вообще полный мрак, – на одном дыхании выпалил он. – Хочется чего-нибудь старинного – попроси Линдира научить тебя сочинять героические эпопеи.

Однако его отповедь возымела совершенно обратный эффект.

– Какая речь, – восхищенно проговорила она. – Какая сила чувств. Ты его так ненавидишь, а Дунедайн его так обожает… Теперь я просто убеждена, что мне нужно получить о нем представление.

– Нет, Даэрбет, – Леголас поднял правую ладонь в пренебрежительно-отталкивающем жесте, – и не проси, тут я тебе не помощник. – Увидев ее огорченное личико, он поспешно добавил: – Если ты действительно хочешь, то обратись с этой просьбой к Келлодану или моему отцу.

– Я не могу беспокоить короля такими пустяковыми просьбами, – разочарованно протянула она, вздохнув.

– Я почему-то думаю, что он тебе не откажет, – загадочно бросил он, снова побежав по лестнице.

 

Королевская рука взялась за золоченую дверную ручку, и в темный мрачноватый коридор сразу же хлынули яркие лучи утреннего солнца. Трандуил на секунду зажмурился, давая привыкнуть глазам. Он бесшумно проскользнул внутрь, захлопнув за собой дверь, и обнаружил, что комната пуста. Кровать была прибрана, расческа красовалась деревянном футляре, книги были аккуратно сложены в стопку, а несколько новых гусиных перьев, перетянутых ниткой, терпеливо дожидались, пока их пустят в ход. Все это были явные признаки того, что Даэрбет покинула свою комнату уже давно. Она проснулась так рано? Ходила вместе с Леголасом на утреннюю прогулку? Интересно, интересно.

Положив длинную коробку, с которой он пришел, на стул, король приблизился к камину и обнаружил, что тот давно прогорел. Так его и застала Даэрбет: ворвавшись к себе, она первым делом увидела  его склоненную фигуру – длинные распущенные волосы, золотящиеся на солнце, светло-зеленую батистовую рубашку и тонкие руки, подбрасывающие поленья в разгорающийся огонь.

– Осень наступила, – не оборачиваясь, промолвил он. – Нужно обязательно топить комнату, особенно утром. Иначе получишь холодную и сырую спальню.

Он встал, приветливо улыбаясь.

– Я думала, эльфам не страшны болезни, – игриво подмигнула она.

– Это не мешает нам любить комфорт, – возразил он. – Кроме того, не стоит забывать, что мы живем в пещере.

– Ну так, – после небольшой паузы произнесла Даэрбет, – могу я спросить вас о цели вашего визита?

– Можешь, – ее по-детски дерзкая манера речи его забавляла. – Я принес тебе подарок. Раскрой вон ту коробку.

Платье буквально рассыпалось у нее в руках, когда она попыталась взять его в руки – ворох нижних юбок, легкая белая льняная ткань и тяжелая сиреневая накидка из шелка… Она замерла, любуясь.

– Это… – выдохнула она восхищенно, – это… спасибо. Оно такое шикарное… Но только… Но только куда же мне надеть такую красоту?

– На праздник, естественно. Он уже через пять дней.

Праздник. Ежегодный осенний праздник, древний ритуал прощания с летом.

– Сюда приедут многие мои подданные, – продолжал он, – и все оденутся в свои лучшие наряды, а я прикажу достать все наши лучшие вина, и польются песни над притихшим Лесом, и звезды будут гореть ярко, отражаясь в темной воде…

Он как будто пел эти слова.

– Спасибо, – еще раз поблагодарила она, – спасибо за такую заботу обо мне.

– Ты ведь тоже моя подданная, – он опять улыбался, как умел только он, глядя на ее раскрасневшиеся щеки. – К тому же новенькая. Ты еще и половины не видела из нашей жизни.

Она смущенно кивнула, осторожно положив подарок на стул и аккуратно расправив складки. Он собрался уже уходить, и тут она его спросила:

– Вы не могли бы научить меня высокому языку?

 

Линдир проснулся, когда Леголас вошел в их комнату. Быстро пробормотав "Доброе утро", принц направился в ванную, чтобы привести себя в порядок и переодеться. Когда он вышел, то застал Линдира, сидящего на стуле в какой-то напряженной позе и бездумно глядящего в окно. Вид у менестреля был хмурый и озадаченный.

– Что-то случилось? – поинтересовался Леголас.

Никакого отклика, Линдир даже не пошевелился. Тот же пустой взгляд в никуда.

– Линдир! – повысил голос принц.

– Что? – вздрогнул тот. – Ты меня звал?

– У тебя плохое настроение?

– Нет, – ответил он, вставая. – Просто… просто мне приснился какой-то странный сон.

– О чем?

– Да так… Ерунда это все, не обращай внимания. Дай мне расческу.

– Надо говорить "Не будете ли вы любезны передать мне щетку для волос, Ваше Высочество", – поддразнив друга, сказал Леголас.

Линдир даже не улыбнулся, просто вздохнул, подошел к зеркалу и взял то, что ему требовалось. Леголасу сильно не нравилось выражение его лица. Он как будто искал ответ на какой-то мучающий его вопрос, и не находил его.

– Лин, что тебе приснилось? – Леголас решил разговорить его.

– Я же сказал – ерунда. Не обращай внимания, – отмахнулся тот.

– И все же?

– Ну… – эльф слегка покраснел и отвернулся, – мне приснилось, что я женюсь.

– Женишься?!

– Да, – внезапно глаза менестреля разгорелись, – такой явственный сон! Все как наяву, по-настоящему – я нервничал, теребил рукава… Спрашивал о кольцах… Потом появился Трандуил и я встал на колени, а затем появилась невеста…

– И кто же это был? – спросил Леголас, невольно улыбаясь.

Свет в глазах Линдира сразу потух.

– В этом все дело. Я не помню. Помню, что во сне я ее узнал, и радовался нашему союзу, и взял ее за руку… Я откинул белую вуаль с ее лица, и целовал ее, и мы пили из одной чаши, которую нам протянул король. Я был так рад! Леголас, я тебе клянусь, сон был очень реален, мои эмоции были настолько сильны, что я и сейчас ощущаю восторг. Но я не помню ее лица. Пытаюсь вспомнить – и не могу. Меня это мучает.

Линдир заперся в ванной, а Леголас задумался. Ему было хорошо известно, что иногда у его лучшего друга случались прозрения, и он доверял его интуиции… С другой стороны, ему так же было известно и о живом воображении лихолесского менестреля. Чем же был его сон? Предвидением или просто очень ярким сновидением? Из-за стены послышались звуки гитары Тамроса – он играл старинную эпическую мелодию, которую любил Трандуил. Весь замок готовился к празднику. Праздник… Внезапно Леголас вспомнил, как отец рассказывал ему об этом ритуале. "Мы должны проводить лето. Шикарно, безумно, весело, как того заслуживает это время года. Перед этим праздником иногда случаются всякие странности. Твоей матери однажды приснилось, что она родит мальчика. Так и вышло…"

– Леголас! – Линдир прервал его воспоминания криком. – Кто у нас в замке кудрявый? Из женщин?

– А что? – спросил принц. – Твоя невеста была кудрявой?

– Просто ответь.

Леголас задумался, вспоминая.

– Ниарнэн… Анамбрибейль безусловно, хотя она свои кудряшки явно подкручивает… Потом… А, Эрулэ еще. Даэрбет, пожалуй, тоже кудрявая…

В ванной послышался стук падающей расчески. Линдир присел на край ванны, закрыл глаза и попытался унять внезапное сильное сердцебиение. Он вспомнил, кто выходил за него замуж во сне.

 

Продолжение





Hosted by uCoz