Здравствуй, папа...

Беспокоится конь под седлом, и мерцает тревожно

Алым светом кольчуга, но странно спокойна рука.

И у пояса спит в потемневших от времени ножнах

Серебристое пламя послушного воле клинка...

(Имя автора стихотворения утеряно)

День начинался не лучше и не хуже других. Просто принц в очередной раз решил попытаться взять штурмом сложную науку контроля над своими эмоциями. Нехитрые, но изнурительные действия уже давно стали привычной частью ежедневного утреннего ритуала.

В зеркальных боках вазы отражался мерцающий свет факелов. Это было удивительно красиво: казалось, он держит в вытянутой руке какой-то фантастический самоцвет. Сторонний наблюдатель подумал бы, что он любуется игрой бликов на серебре – таким сосредоточенным и задумчивым было его лицо. Но стоило присмотреться получше, как становилось понятно, что переплетение ярких вспышек его не интересует – слишком уж напряженной была поза, слишком неестественно пряма вытянутая рука. Тонкие пальцы, сжимавшие изящную ручку вазы мелко, почти незаметно подрагивали – ваза была искусно сделана, но все же тяжела. Он стоял как изваяние уже три часа, но на лице читалась только спокойная сосредоточенность.

― Леголас, королева просит тебя прийти... ― раздался голос наставника у него за спиной. Голладион как всегда подошел неслышно. Юный принц вздрогнул от неожиданности и выронил вазу. Бледное лицо на секунду исказилось гримасой боли – онемевшие пальцы разжимались с трудом. Но через мгновение Леголас снова принял спокойный вид, который пристало сохранять особе королевской крови, и медленно повернулся к наставнику, не обращая внимания на лежащую на полу вазу.

― Ты любовался своим отражением в этой серебряной безделице? Не бойся, ты хорош собой, во всяком случае, легконогая Келдалиен считает именно так, ― в голосе Голладиона сквозила снисходительная насмешка. Он прекрасно понял, зачем его ученику понадобилась ваза, и намеренно хотел уколоть самолюбие юноши нелепым предположением. Ему это удалось – Леголас снова потерял хладнокровие и покраснел до кончиков ушей. Голладион знал: это не только смущение из-за упоминания ясноокой Келдалиен, это еще гнев и обида, два чувства, которые принцу контролировать пока не удавалось. Но какие его годы – у мальчишки, еще не шагнувшего за порог совершеннолетия, впереди достаточно времени для того, чтобы научиться держать при себе свои эмоции. Голладион тихо фыркнул, вспоминая собственную юность – давно это было. Леголас принял ухмылку на свой счет и покраснел еще сильнее, проклиная себя за то, что не сумел должным образом ответить учителю. Но достойной отговорки он придумать с ходу никак не мог, а говорить правду о том, что он пытался тренировать силу воли, было бы, по крайней мере, глупо. Ведь для тренировки выносливости существуют и другие способы: долгие походы по лесу, например. А как объяснить учителю, что такая выносливость ему не нужна и что он хочет только одного – не терять лица перед отцом? Неподвижно простояв несколько часов подряд, удерживая в вытянутой руке тяжелую вазу, бока которой как зеркала отражали любую, даже непроизвольную гримасу, принц мог поручиться, что невозмутимое выражение лица он сохранит в любой ситуации. Правда, как показал приход учителя, это поручительство не стоило и ломаного гроша.

В конце концов, Леголас вздернул подбородок и дерзко посмотрел на наставника. Голладион беззвучно смеялся, но в глазах насмешки не было, только чуть ироничное сочувствие. Леголас понял, что ничего объяснять не надо. Душа ученика – раскрытая книга для учителя. Смех Голладиона прекратился так же неожиданно, как и начался. Теперь он стал предельно серьезным, серебряная ваза была забыта. Хотя наставник был рядом с тех пор, как королевский сын сделал первые шаги, Леголас никак не мог привыкнуть к его непредсказуемости и острому насмешливому уму. Голладион был для принца почти такой же загадкой, как и отец, с одной лишь разницей – Голладион с полуслова понимал ученика, и его язвительные фразы, порой бьющие по самым больным местам, не оставляли незаживающих ран. Разочарованный же взгляд отца заставлял юного принца замирать от жгучего, как листья крапивы, стыда. В детстве это было для Леголаса самым жестоким наказанием за проделки, а скупая улыбка – лучшей похвалой, после которой хотелось только одного: чтобы отец улыбнулся еще раз. Голладион мог обнять, отвесить подзатыльник, строго прикрикнуть или шутливо потрепать по длинным волосам, а отец лишь чуть хмурился или улыбался, но Леголасу было достаточно и этого. Только однажды Трандуил проявил чувства более открыто: Леголас тогда впервые попал в цель из тугого боевого лука, и отец, поздравляя сына, слегка дотронулся губами до его лба благословляющим поцелуем. Это воспоминание Леголас хранил как самое дорогое сокровище.

― Сегодня король будет держать совет со старшими воинами. Я попрошу его, чтобы он разрешил тебе присутствовать. Ты уже достаточно вырос для этого, ― Голладион внимательно следил за реакцией ученика, но лицо принца осталось невозмутимым. Радость выдавало только мерцание в глазах. Видя, что наставник больше ничего не хочет сказать, Леголас почтительно поклонился и направился к выходу из своих покоев – негоже заставлять королеву долго ждать сына. Ему хотелось броситься бежать, чтобы скорее поделиться с матерью радостной вестью: сегодня он будет присутствовать на совете наравне со старшими воинами. Ну, или почти наравне, ведь это не так уж и важно... Но бежать было нельзя – Леголас лопатками чувствовал насмешливый взгляд наставника. Выйдя в длинный коридор, юный принц забыл о королевском спокойствии и кинулся вперед вприпрыжку, звонко щелкая подошвами остроносых башмаков. Вслед ему несся веселый хохот: Голладион все прекрасно слышал.
Но смех учителя не умалил счастья принца. Ему казалось, что за спиной у него выросли крылья, а в груди, где-то около сердца, росла искристая радость и выплескивалась из глаз яркими лучами, срывалась с губ веселыми криками. Пол скупо освещенной факелами анфилады сам мчался у Леголаса под ногами. Не пряча эмоций, он вихрем влетел в покои королевы, смущенно извинился, затараторил, захлебываясь словами, и упал на колени у ног матери, пряча пылающее лицо в складках ее платья. Эльвидиен улыбнулась и погладила сына по голове: для матери ребенок всегда остается ребенком, даже если ему скоро предстоит перейти рубеж совершеннолетия, и он собирается в первый раз принять участие в военном совете. Королева умела видеть в окружающих то, чего не замечали другие. Она понимала, что сын, несмотря на все попытки казаться взрослым и хладнокровным, отчаянно нуждается во внимании отца, а король, в свою очередь, под маской равнодушия прячет огромное сердце, способное не только справиться с Тьмой, но и одарить своим теплом тех, кто рядом. Жаль только, что отец не считает нужным открыто проявить заботу, а сын стыдится попросить об этом.

― Мама, мама... Знаешь, я думаю, что этот совет собирается из-за беспорядков на южных рубежах... Помнишь, на днях приезжали гонцы с вестями о том, что орки напали Обель Харадрен? Отец тогда долго ходил мрачный как небо перед грозой... Наверное, будет военный поход... Как ты думаешь, мама, а отец позволит мне пойти вместе с ним?

Королева смотрела в сияющие глаза принца и улыбалась уголками губ. Военный поход... Слыханное ли дело, чтобы единственный наследник трона, жизнь которого берегут как самый ценный самоцвет из королевской сокровищницы, отправился сражаться с неведомым врагом вместе с простыми воинами? Принц должен помнить о своем предназначении, о своем долге перед народом, а не носиться сломя голову по лесным полянам верхом на легконогом скакуне. Принц не должен, лихо гикая, пускать звонко поющие стрелы в каждый подозрительный куст и одним взмахом тяжелого меча разрубать пополам деревянную дверь в своей опочивальне... За дверь, кстати, ему тогда сильно влетело от Голладиона. Принц вообще много чего должен. И принцу многое запрещено. Но его глаз все равно остается самым метким во всем королевстве, а твердостью руки и смелостью сердца он уступает только отцу. А ведь короли тоже много чего должны...

Леголас не ведал о размышлениях матери. Он говорил почти без умолку. Щеки раскраснелись, волосы растрепались – какое там королевское спокойствие, какой контроль над эмоциями, когда речь идет о таком деле, как военный поход? Наследный принц вскочил на ноги и принялся ходить взад-вперед, взволнованно размахивая руками. А королева смотрела и думала, что именно в этот момент он больше всего похож на своего отца. Не на сурового короля, а на того Трандуила, которого она полюбила всем сердцем. Того немного сумасбродного и отчаянного Трандуила, который теперь так успешно прятался за маской уверенности и хладнокровия. Королева снова улыбнулась, с нежностью глядя на сына. Леголас поймал эту улыбку и, уже не смущаясь, отвесил шутливый поклон матери:

― Мама, благослови меня на этот поход. Без твоего слова я из дворца ни ногой.

Эльвидиен кивнула и со вздохом, очень торжественно и серьезно, произнесла:

― Благословляю тебя, Леголас. Пусть лес станет в пути твоим советчиком и другом, пусть ветер будет твоим верным гонцом, а говорливая река – покорной помощницей. Пусть твои стрелы разят врагов в самое сердце, а меч не знает пощады. Пусть Элберет всегда будет с тобой.

Принц, не ожидавший, что мать воспримет его слова так серьезно, только молчал и растерянно хлопал ресницами. Словно только сейчас он понял, насколько королеве тяжело видеть, как сын взрослеет и стремится покинуть отчий дом. И насколько мудра была она, чтобы спокойно принять желание сына и отпустить его. Ясные глаза королевы лучились любовью и пониманием. Леголас шагнул вперед в нерешительности, потом тряхнул волосами и плавно опустился перед матерью на одно колено, будто бы собираясь произнести клятву. Но ни слова не было сказано. Принц бережно взял руку королевы в свою ладонь, смутно удивляясь, когда же это он успел так вырасти, чтобы рука матери казалась такой маленькой, хрупкой и словно игрушечной в его руке. Осторожное прикосновение губ к ладони – даже не поцелуй, а просто мимолетное касание. Большей благодарности и почтения не могли выразить никакие слова.

― Иди, Леголас. А то совет без тебя начнется...

Счастливая улыбка, взмах подолом плаща – и вот уже эхо шагов принца разносится по коридорам дворца. Королева покачала головой и тихо рассмеялась. Да, сын весь пошел в отца, один к одному. Трандуил тоже умел быть таким непосредственным и искренним. Просто знали об этом очень немногие.

* * *

― Мой король.

Поклон. Ледяное спокойствие в глазах, идеальная осанка. Голладион с гордостью смотрел, как его воспитанник приветствует своего отца. Ничего не выдавало волнения принца, разве что пальцы, лихорадочно сжимавшие эфес меча, слегка подрагивали. Заметить эту дрожь было почти невозможно, да никто и не обратил внимания. Кроме короля. Снисходительная улыбка, небрежно-естественное похлопывание по плечу.

― Здравствуй, сын.

Изящный уверенный жест на кресло по левую руку от трона. Потому что по правую руку сидят только главные советники и полководцы. Леголас стиснул зубы и покорно прошел в указанную сторону. Голладион вздохнул украдкой – очередная миниатюрная битва характеров, из которой победителем опять вышел король. Но теперь Леголас хотя бы научился прятать свои эмоции, если не от отца, то от придворных точно. И, кажется, никто кроме наставника и короля не заметил этого маленького провала наследного принца.

― Я думаю, все здесь присутствующие знают, для чего мы здесь собрались. Два дня назад гонцы принесли недобрую весть...

Речь короля текла плавно и уверенно, словно не было на свете такой силы, способной поставить его в тупик или просто заставить слегка растеряться. На каждый вопрос Трандуил давал четкий взвешенный ответ, каждый шутливый выпад со стороны придворных он парировал с легкостью и остроумием, свойственными только ему одному. Голладион, стоявший за спиной Леголаса, внимательно вслушивался в беседу, даже не пытаясь ничего сказать. На то он и наставник принца, чтобы воспитывать наследника. Решать, когда, куда и с каким войском выступать, должны воины, а не учителя. Если королю будет интересно узнать его мнение, он сам об этом спросит. Леголас тоже молчал, но молчал по другой причине. Его слегка оглушил весь этот поток многословия. Не того он ждал от военного совета: Леголасу казалось, что тут должны были собраться отчаянно смелые воины, которые бы горячо спорили друг с другом, но вместо этого была медленная, сдержанная беседа. Через полчаса принц начал скучать. Еще через час он уже с трудом сдерживал зевоту. Помогало только одно – он представлял, что перед ним висит огромное зеркало, отражающее каждое его движение. И опустившийся было подбородок снова гордо поднимался, ссутулившиеся плечи расправлялись, сонная дымка во взгляде исчезала. Один Голладион знал, какие усилия принцу пришлось приложить, чтобы не уснуть на совете. Но вот Трандуил поднялся со своего трона:

― Решено. Выступаем завтра на рассвете. Вперед выйдут тридцать конников, за ними – отряд пеших воинов под твоим командованием, Аргилион. Совет окончен, друзья мои. Жду вас завтра, у городских ворот. Не опоздайте к восходу солнца.

Словно по мановению волшебной палочки, все придворные покинули зал. Последними выходили Леголас и Голладион. Уже у самой двери Леголас обернулся и, слегка запинаясь, обратился к отцу.

― Мой король, позвольте мне...

― Ты еще слишком молод, ― недослушав, оборвал сына Трандуил, словно прочитав его мысли. ― Поход будет долгим и тяжелым. Я не смогу обеспечить тебя всеми удобствами, к которым ты привык во дворце.

Леголас встрепенулся, открыл было рот и тут же со стуком его захлопнул. Глаза непокорно сверкнули, на щеках заиграл гневный румянец. Его, кого с пеленок учили держать лук, кого посадили в седло раньше, чем он научился ходить, его – Леголаса! – назвали неженкой. И кто назвал?! Собственный отец! Обида, как злая голодная лисица, свернулась в клубок где-то под сердцем. Нет, король должен понять, что его сын достоин большего, чем безвылазное сидение во дворце, а если он не захочет понять, то Леголас сам ему докажет, чего бы ему это не стоило. И пусть великие Валар станут свидетелем этой клятвы.

Принц кивнул напоследок и, развернувшись на каблуках, вихрем вылетел из зала. Трандуил с усмешкой посмотрел ему вслед. За спиной короля раздались тихие, едва слышные шаги и чей-то голос задумчиво произнес у самого его плеча:

― Тебе не кажется, что ты слишком жестко обходишься с сыном?

― Нет, наставник, ― на губах короля появилась озорная, совсем мальчишеская улыбка. ― Пусть привыкает, придворная жизнь – это не липовый мед.

― Ты обидел его.

― Не ты ли, Голладион, объяснял мне в детстве, что сердце, как металл, должно пройти суровую закалку, а огнем, закаляющим сердце, лучше всего служит шквал чувств, самыми сильными из которых являются гнев и обида?

― Ты хорошо усвоил мои уроки, король, ― Голладион смотрел на Трандуила с мягким укором, как смотрит нянька на провинившегося несмышленого ребенка, ― только ты забываешь, как остры бывают эти эмоции, когда ты совсем юн, и сердце – это еще не железо, а мягкий воск. Леголас слишком похож на тебя. Я знаю, что говорю – я воспитал вас обоих. Вспомни, на какие авантюры ты был способен в его возрасте...

― Чувства – закалка для сердца, авантюры – закалка для тела. Позволь мне самому решать, Голладион.

Король кивнул наставнику и отправился в свои покои, гордо подняв голову и обдавая встречных всезнающим взглядом пронзительных серых глаз. Только двое во дворце знали, что это лишь маска: Эльвидиен, умевшая смотреть не глазами, а сердцем, да Голладион, которого вообще было трудно смутить, поскольку он собственноручно менял пеленки суровому королю. Трандуил же был абсолютно спокоен и даже не думал, что может прийти в голову его сыну, и каким напористым тот может быть, если очень сильно захочет чего-то добиться.

Зато Голладиону пришлось отдуваться за троих: и за отца, и за мать, и за самого себя. Стоило только наставнику зайти в комнаты принца, как на него обрушился целый шквал вопросов, требований и едва сдерживаемой досады. Серебряная ваза валялась в углу – видимо, принц вымещал свой гнев на ни в чем не повинном предмете интерьера. Сам же Леголас, нахмурив тонкие брови и поджав губы, метался из угла в угол, как обезумевший от неволи дикий скакун. Сейчас он менее всего походил на озорного воспитанника, которого Голладион привык видеть. В голосе принца проскакивали звенящие металлические нотки:

― Учитель, вы должны мне помочь, ― эти слова даже отдаленно не напоминали смиренную просьбу. ― Я обязан быть там, вместе с отцом, обязан, вы слышите?

― Долг каждого члена королевской семьи... ― привычно начал Голладион, но Леголас нетерпеливо перебил его:

― Я знаю, учитель. Я все должен всем. И никто ничего не должен мне. А если мне это надоело? Если я...

― Ваше высочество, возьмите себя в руки, ― непривычное придворное обращение из уст Голладина подействовало на Леголаса как ушат холодной воды. Принц замер на полушаге, обернулся, сверля наставника взглядом. На какую-то долю секунды тому показалось, что принц готов вцепиться ему в горло, но Леголас просто подошел ближе и положил ладонь на плечо учителя.

― Голладион, я никогда ни о чем не просил вас раньше...

― А как же королева? Ты подумал о своей матери, глупый мальчишка? Она же умрет от горя, если с тобой что-нибудь случится! Это не развлекательная прогулка, это военный поход! ― Голладион ловко вывернулся из-под крепко стискивавших его плечо пальцев, мимоходом подумав, что на следующий день там точно появится синяк в виде растопыренной пятерни.

― Подумал! Она отпустила меня, ― Леголас покривил душой. Королева, конечно, считала, что он отправится в поход с позволения отца, но... ведь она все же дала благословение, не так ли?

― Отпустила? ― на лицо наставника легла тень сомнения. ― Вот так, просто отпустила?

― Она, в отличие от вас с отцом, не считает меня дворцовым баловнем! Послушайте... ― Леголас снова потянулся к плечу учителя, но тот проворно отскочил. Такую бурную атаку юношеской энергии не смогла выдержать даже многолетняя мудрость Голладиона. Посопротивлявшись еще с четверть часа, наставник сдался и устало заявил, махнув рукой:

― Видит Элберет, я сделал все, что мог, чтобы отговорить тебя. По упрямству ты явно превосходишь отца. Я принесу тебе дорожный плащ и кое-что из провизии. Об оружии тоже можешь не беспокоиться. И не говори потом, что я тебя не предупреждал.

Принц со счастливой улыбкой хотел броситься на шею учителю, но тот отклонился и тихо пробормотал себе под нос:

― Ваза, Леголас, не забывай о вазе...

* * *

Эта ночь была самой долгой в жизни принца. Он ни на минуту не сомкнул глаз и занимал себя тем, что опять мучил многострадальную серебряную вазу. Уже ближе к утру пришел Голладион и принес с собой небольшую походную котомку. Пока принц переодевался, учитель сердито изрекал наставления. По всему было видно, что эта затея нравится ему все меньше и меньше.

―...И не забывай про капюшон. Твое лицо не должны видеть остальные воины, многие тебя знают, и если кто-то донесет королю, что среди пеших воинов находится его сын, то нам с тобой придется несладко. Постарайся поменьше разговаривать, чтобы никто не узнал твой голос, лучше пусть тебя примут за глуховатого и не очень умного... ― Голладион проигнорировал возмущенный взгляд ученика. ― Не высовывайся в бою, я еще хочу увидеть тебя живым. Держись подальше от отца. Еще не хватало, чтобы он сам узнал тебя... Когда будете возвращаться, постарайся незаметно вырваться вперед и подобраться к воротам. Я буду дежурить там каждую ночь. Чтобы позвать меня, покричи совой три раза подряд. И, пожалуйста, Леголас, я тебя прошу, ни-ка-ко-го геройства. Ты меня слышал?

― Да, учитель.

― О, Элберет, помоги этому мальчишке... Во что я ввязался?

Под нескончаемые причитания наставника они выбрались из дворца. Леголас уже не слышал ничего, кроме шума крови в ушах и стука собственного сердца, которое, казалось, хотело разорвать клетку ребер и вырваться на свободу, как вольная птица, слишком много времени проведшая в плену. К площади перед воротами медленно стягивалось войско короля Трандуила, звонко фыркали кони, слышался тихий говор эльфов-воинов.

Новоприбывших Леголаса и Голладиона не заметили на фоне общей суеты и толкотни. Наставник на прощание отвесил ученику ощутимый тычок под ребра и, пожелав удачи, исчез в толпе. Принцу ничего не оставалось делать, кроме как присоединиться к группе эльфов в таких же походных плащах, как и у него. Те поприветствовали его скупыми кивками и, казалось, сразу забыв о нем, продолжили свой разговор.

Леголас поежился и надвинул капюшон пониже. Солнце еще не встало, но розовеющие вершины деревьев уже предвещали его восход. От лошадиных ноздрей шел пар, и принцу чудилось, что воздух пахнет дорожной пылью и мокрой травой. Хотя если бы кто-то спросил у него в тот момент, как именно пахнет дорожная пыль, он ничего бы не смог ответить. К горлу подкатывало судорожно-сладкое волнение, у которого не было ничего общего с теми переживаниями, которые он испытывал во дворце пред отцом. Это был скорее какой-то охотничий азарт, жажда нового и неиспытанного, ожидание большой Дороги. Так, наверное, чувствует себя молодая гончая, впервые взявшая заячий след. Голова шла кругом, может от недосыпания, может от нервного напряжения прошедшей ночи, но руки, несмотря ни на что, не дрожали и пальцы как никогда уверенно поглаживали рукоять меча. Если бы сейчас красавица Келдалиен попросила его достать звезду с неба, он с легкостью подарил бы ей целое ожерелье из звезд. Дорога впервые звала Леголаса и, как покажет время, это произойдет еще не раз, и он всегда будет верно откликаться на ее зов.

Небо расцветало яркими красками, и принц с нарастающим нетерпением ждал, когда же, наконец, появится король. Нетерпение охватило не только его, но и многих других молодых воинов. Эльфы, уже участвовавшие в боевых походах, только посмеивались над оживлением новичков, но те лишь отмахивались – опытность никогда не ходит рука об руку с юностью. Казалось, что у ворот плещется живое говорливое море, и волны его становятся все беспокойнее и беспокойнее.

Но внезапно шум и говор стихли, толкотня прекратилась. Все взгляды устремились в одну сторону – туда, где медленно и торжественно выезжал по мосту Трандуил на своем скакуне. Короля сопровождал его верный советник и друг, Аргилион, которому было поручено командование пешей частью отряда. Леголас восхищенно замер у стены: никогда он еще не видел отца таким. Казалось, что король с мишурой дворцовых одежд сбросил и хмурую маску с лица, а вместе с коричневым походным плащом надел радостную улыбку. Не было никаких особенных примет, по которым его можно было отличить от простого воина, но даже глаз постороннего зрителя сразу выделил бы его из толпы. То ли королевская осанка говорила сама за себя, то ли гордый взгляд ясных глаз, но Леголасу казалось, что король на голову выше всех остальных.

Трандуил обвел взглядом ожидавших его приказа эльфов. Потом чему-то улыбнулся и махнул ладонью. Как по команде, разрозненная толпа превратилась в дисциплинированное войско, где каждый знал, что ему следует делать и куда идти. Леголас влился в шеренгу почти в самом конце строя, памятуя о предупреждении Голладиона держаться подальше от короля. Высоко над головами воинов, над бескрайним лесом развевалось знамя рассвета. Поход начался.

* * *

Принц не раз бывал за пределами дворца в сопровождении наставника и нескольких телохранителей, но то, что он испытывал, шагая по непролазной на вид чащобе и изредка поглядывая на мелькающий среди ветвей плащ впереди идущего воина, нельзя было сравнить ни с чем. Казалось, что это не войско эльфийского короля идет защищать свою землю от посягательства врага – казалось, это сам лес встрепенулся и, тревожно шумя листвой, грозит тому, кто посмел нарушить покой Лихолесья. Поступь воинов Трандуила была тиха, голоса напоминали пение птиц, глаза сверкали, как лесные озера. Спасайтесь бегством, орки, ваша смерть мчится меж высокими стволами вековых деревьев и сияет сотней светлых улыбок!

Леголаса пьянил запах палой листвы, словно он чувствовал его в первый раз. Принц бодро шагал по замшелому валежнику, думая, что сможет идти так, не останавливаясь, хоть целую вечность. Изредка он слышал голоса своих сотоварищей: они весело перекрикивались, словно это был не поход, а небольшая прогулка. В вечном лесу дыхание смерти не ощущалось, и мысль о том, что где-то было совершено нападение на селение и пострадали безвинные жители, казалась просто абсурдной. Тонкие лучи солнца, которым удалось пробиться сквозь плотный заслон древесных крон, гладили путников по щекам. Леголас периодически поправлял капюшон, пряча счастливую улыбку. Он и думать забыл об обиде на отца, о цели похода, о грустных глазах матери и встревоженном лице Голладиона. Существовали только он и Дорога, а все остальное – не больше, чем сладкий сон.

День напролет шагал отряд, не знавший усталости. И только когда предзакатный сумрак окутал деревья, было решено сделать привал. Всадники короля уже давно спешились и поджидали остальных. На лесной поляне вспыхнули костры, запахло дымом и хлебом. Леголас сел на землю рядом с одним из костров и присоединился к трапезе. Ел он очень осторожно, опустив голову так, чтобы капюшон полностью закрывал лицо. Но никто из его соседей не стремился его разговорить, никто не обращал внимания на странного воина, прячущегося за плотной тканью. Во всем лагере нашелся только один эльф, который смотрел на принца с подозрением. Этот эльф медленно поднялся со своего места у королевского костра и направился туда, где сидел Леголас, ловко лавируя между отдыхающими воинами. При его приближении соседи принца приложили руки к сердцу в знак приветствия. Леголас сделал то же самое, исподтишка разглядывая подошедшего. Мудрые глаза цвета изумруда, усталая складка у губ – это был советник короля Аргилион. Принц с огромным трудом подавил желание натянуть капюшон по самый подбородок: Аргилион слишком хорошо знал лицо наследника. Но тот, как ни в чем не бывало, расспрашивал одного из эльфов о том, как себя чувствуют молодые воины и не отстал ли кто. Выдержка не подвела Леголаса – сказались многочисленные тренировки с вазой. Он сидел спокойно, почти неподвижно до тех пор, пока Аргилион не ушел. И принц даже не заметил, как старый советник остановился и, обернувшись, пытливо посмотрел на него из-под тяжелых век. В зеленых глазах светилась настороженность и тревога.

Спустя несколько часов весь лагерь крепко спал. Спал и Леголас, подложив под голову походную котомку. Ресницы наследника слегка подрагивали: во сне он видел битву, в которой разил врагов направо и налево, а рядом, плечом к плечу с ним, дрался отец и кричал сквозь шум сражения, что таким сыном можно гордиться...

Бодрствовали только несколько часовых да сам король со своим советником. Языки затухающего пламени бросали отсветы на лицо Трандуила, и нельзя было понять, встревожен ли король, рассержен или просто устал. Аргилион с сомнением покачивал головой и делился с Трандуилом своими подозрениями:

―...Я готов поручиться чем угодно – это был он. Я не видел лица, он низко надвинул капюшон, чтобы спрятаться...

― А почему ты так уверен в том, что он хотел спрятаться? Быть может, юноша просто опасается, что вечерняя сырость и прохлада испортят цвет лица?

― Я говорю серьезно, мой король! ― Аргилион не прятал досады. ― Капюшон капюшоном, но эти движения, манеру держаться так, словно на тебя смотрит тысяча глаз и ты не в праве ошибиться, я узнаю где угодно! Это может быть только он, мой король. И я не могу понять, что он здесь делает.

― Мне это, тем более, неизвестно.

― Отослать его завтра назад?

― Зачем же... У нас каждый воин на счету. Кроме того, ты ничего не можешь сказать точно и предоставить мне доказательства.

― Но...

― Нет, Аргилион, нет. Это мое последнее слово. Забудь о том, что видел и попытайся немного отдохнуть. Завтра будет трудный переход.

― Хорошо, мой король.

Советник поднялся и отошел от костра. Лицо его ничего не выражало. Трандуил так и остался сидеть над угасшими угольями, задумчиво глядя на то, как последние алые искорки изо всех сил пытаются возродить пламя костра, но, так и не сумев этого сделать, обращаются в пепел.

― «Будто на тебя смотрит тысяча глаз...» ― тихо повторил самому себе король, ― «и ты не в праве ошибиться...»

* * *

Через неделю Леголас начал понимать, что предупреждения Голладиона не были такими уж бессмысленными. Особенно его слова о том, что боевой поход – это не увеселительная прогулка. Чем ближе отряд подходил к своей цели, тем тревожнее становилось на душе. Веселые шутки замолкли, и взрывы смеха уже не раздавались под пологом древнего леса. На лица воинов легла тень, шаги стали тише, хотя раньше казалось, что тише уже невозможно. И однажды утром, когда напряжение стало совсем невыносимым, высланный вперед разведчик принес королю известия о том, что навстречу им движутся орки. Их отряд, если это варварское сборище можно было назвать отрядом, численно не превосходил отряд эльфов. Король принял решение дать бой прямо на месте, под защитой высоких стволов. Был разбит временный лагерь. Все готовились к сражению. Принц тоже вносил посильный вклад в общую молчаливо-серьезную суету, но думал совсем о другом и невольно улыбался, вспоминая любимую поговорку Голладиона: «В родном лесу и деревья помогают».

А Трандуил, тем временем, стоял перед серьезной дилеммой: надо было уберечь сына от вражеских стрел, но сделать это так, чтобы никто ничего не заподозрил. В конце концов, в голову королю пришло гениальное по своей простоте решение. Было объявлено, что требуется три добровольца, которые должны будут подойти к Обель Харадрен, огибая вражеский отряд с тыла, и привести оттуда подмогу. Рискованно, в меру опасно и романтично – настолько, чтобы вернуться живым и потом долго восхищаться своим подвигом.

Расчет короля оправдался. Смельчаков было много, и отобрать троих не составило труда. Среди избранных оказался и ничего не подозревающий принц. Леголас, как и многие новички в военном деле, всей душой мечтал принести какую-то зримую пользу: спасти кого-нибудь, нанести ощутимый урон врагу, а если понадобится, то и умереть за свою землю. И как все новички, он забывал, что война – это не подвиги и доблесть, а кровь и леденящий душу страх, который подобно трясине охватывает сердца даже самых опытных воинов. Настоящее мужество состоит не в бесстрашии, ибо бесстрашен только безумец; настоящее мужество состоит в том, чтобы найти твердую кочку в этой липкой трясине и удержаться на поверхности, не давая страху ослепить разум и ослабить силу разящей руки. Но юность не знает компромиссов – Леголас, уже удаляясь от лагеря, чувствовал, как вязкий холодок шевелится где-то у самого сердца, и корил себя в трусости и малодушии. На краю сознания вертелась и не хотела никуда уходить навязчивая мысль о том, что отец был прав, говоря про его слабый характер.

В лагере подготовка к бою шла полным ходом. Никаких костров, никаких громких звуков. Коричневые плащи сливались со стволами деревьев, только редкий солнечный луч скользил по острию меча или отражался в широко распахнутых глазах какого-то эльфа. А лес, словно не ведая об опасности, грозящей его сыновьям, беспечно шелестел темно-зеленой листвой и дразнил слух воинов птичьим пением. Эльфы напряженно ждали сигнала, и лишь только лесное эхо донесло до тонкого слуха звуки хриплой брани не ожидающих нападения орков и хруста ломающегося валежника, король махнул рукой. Тонко пропели первые стрелы. Бой начался.

Многое видел на своем веку древний лес. Не один раз слышались меж его стволов отголоски битвы, лязг оружия, стоны раненых. Эхо этого сражения тоже навсегда осталось бродить среди ветвей по замшелой земле, впитавшей в себя кровь погибших. По преданию, на том месте, где умер смелый воин, должен вырасти асфодель, хрупкие цветки которого с нежным укором и всепрощающим благословением будут смотреть на оставшихся в живых. Трандуил знал, что следующей весной здесь раскинется целая поляна этих печальных цветов, и прекрасные эльфийки придут сюда, чтобы плести венки и вешать их на ветвях деревьев, шепча, как молитву, имена погибших. Тонкий аромат асфоделя, казалось, уже стелился по земле между телами, перебивая тяжелый металлический запах крови и смерти. Мечи скрещивались и высекали искры, стрелы не знали промаха. Бой длился целую вечность и еще полчаса. Когда усталый боец в последний раз опустил клинок на голову последнего врага, день уже заканчивался. Трандуил выронил меч из руки, с трудом разгибая пальцы. С глухим звуком верное оружие упало на мягкую лесную землю. Аргилион, едва державшийся на ногах от ран, хрипло произнес:

― Победа, мой король?..

Почему-то королю показалось, что это не радостное восклицание, а только неуверенный вопрос. Трандуил посмотрел в глаза советнику и ничего не ответил. Плащ давил ему на плечи, воротник туники казался тесным и не давал дышать, а под сердцем скребла когтями непонятная тревога. Тихо, сквозь зубы, король отдал приказ двигаться дальше, к Обель Харадрен. Там воины смогут спокойно отдохнуть. Там им должно встретиться идущее навстречу и ненужное уже подкрепление. Там он сможет обнять сына и рассказать ему, как страшно биться с врагом, зная, что где-то не так уж и далеко, подвергая себя неведомой опасности, идет выполнять твой приказ тот, чьей жизнью ты дорожишь больше, чем всем своим королевством.

* * *

Ночь была на исходе. По росистой траве прыгала мокрая и холодная лесная лягушка. Она торопилась укрыться под корнями деревьев от встающего солнца, иссушающего драгоценную влагу. Болотно-зеленая блестящая спинка мелькала между тонких стебельков. При прыжке лягушка задевала травинки, и те отвечали ей целым душем из холодной росы. Что еще нужно для лягушачьего счастья? Но вдруг на ее пути очутилась непонятная преграда – коричневая, как дерево, но сухая и гладкая. Зеленая путешественница проворно развернулась и бросилась наутек, инстинктивно понимая, что от всего непонятного лучше держаться подальше.

Трандуилу было не до лягушки, испугавшейся его башмака. Он тревожно всматривался в просвет между стволами, но видел только молочно-белый туман. Пальцы короля стискивали рукоять меча до судорог в суставах. Тихий шорох у него за спиной – и к горлу подошедшего уже приставлен клинок.

― Это всего лишь я, король, ― Аргилион осторожно отодвинулся от холодного металла.

― Какие новости? ― меч, будто нехотя, вернулся в свои ножны.

― Никаких, ― голос советника был спокоен, но в сердце его засела та же тревога, которая грызла короля. ― Сейчас искать бесполезно. Нужно подождать, пока солнце развеет туман.

― Совсем никаких следов?

― Я же сказал, мой король... ― Аргилион секунду помолчал, сдерживаясь, но слова упрека все равно сорвались с его губ. ― Вы должны были прислушаться к моему совету и отправить его обратно домой еще до начала битвы...

― Ты думаешь, я сам не корю себя за это? О Элберет, я узнал его еще до того, как отряд покинул дворец... Он стоял у самых ворот, около стены. Мальчишка, глупый мальчишка...

― Он поступил так же, как поступили бы вы, будь на его месте.

Трандуил удивленно посмотрел на советника, вникая в смысл его слов, потом натянуто улыбнулся. Губы с трудом сложились в какой-то беспомощный оскал, словно забыв о том, как нужно по-настоящему улыбаться.

― Ты прав. Но от этого мне не легче.

― Кто же знал, мой король, кто же знал...

― Я. Должен был знать. Иди, Аргилион, тебе нужно отдохнуть. Мне тяжело будет лишиться и советника, и сына в один день.

Обветренная рука с темными линиями вен легла на плечо Трандуила. Жест поддержки и утешения, жест, который не пристало принимать королю.

― Мы найдем его.

― Найдем, ― устало и безнадежно. ― Иди. Ты еле стоишь на ногах.

― А как же вы, мой король?

― Иди, ― Трандуил повел плечом, стряхивая ладонь советника. Об уходе Аргилиона его известил отдаляющийся шелест раздвигаемых ветвей.

Король стоял на опушке леса и смотрел в пустоту перед собой. Утренний ветер разбрасывал светлые волосы по плечам, тонко кричала лесная птица. Никто не мог рассказать Трандуилу, почему его сын и двое его товарищей не пришли в Обель Харадрен ни в предыдущий день, ни этой ночью. Что задержало их в пути, что помешало им выполнить королевский приказ и привести подкрепление, ведал только лес. Но и он молчал. Король провел ладонью пред лицом, вынуждая себя сосредоточиться, резко развернулся и зашагал прочь.
 

* * *

― Еще немного, мы уже скоро придем... Терпи... ― Леголас говорил и удивлялся тому, как хрипло и неестественно звучал его голос. Лучи солнца уже разогнали предрассветную тьму, и продвигаться вперед стало значительно легче. Мокрые ветки хлестали по лицу, и принц жадно слизывал с губ прохладные капли. Пить хотелось ужасно, но его походная фляга погибла под орочьим ятаганом, а подобрать с земли флягу товарища он не догадался.

― Ну, вот видишь, деревья уже редеют, значит скоро выйдем на какую-нибудь поляну... А там может и встретим кого-нибудь... Ты, наверное, тоже устал?

Эльф, голова которого покоилась на плече принца, ничего не ответил. Он несколько часов назад провалился в тяжелое забытье, но Леголас продолжал изредка обращаться к нему вслух, впрочем, и не ожидая ответа. Просто звук собственного голоса напоминал, что он сам еще жив и способен идти дальше. Дальше, дальше... и дальше.

Становилось светлее, но не оттого, что солнце взошло. В сплошной завесе листвы появлялись проплешины, мощные стволы деревьев-великанов сменила молодая поросль. Только бы дотянуть, только бы удержаться и не лечь на этот соблазнительно мягкий мох, который обещал долгожданный покой и отдых для ноющих мышц. Где-то далеко прозвучало приглушенное ауканье. Леголас тряхнул головой, опасаясь, что слух его подводит, и замер, боясь пошевелиться. Первому возгласу вторил следующий, уже с другой стороны. Принц не мог разобрать слов, но был готов поручиться чем угодно, что это были эльфийские голоса.

― На помощь! ― хрипло завопил Леголас, вкладывая в этот крик всю силу своих легких. На несколько секунд воцарилась тишина, и принц напряженно замер, молясь про себя о том, чтобы голоса не оказались игрой его воображения.

― На помощь! ― отчаянно, без надежды на ответ. ― На помощь!

Ауканье повторилось, намного ближе. Теперь Леголас был уверен, что ему не померещилось. Их искали. О Элберет, их искали!

― На помощь! ― с новой силой, чтобы те, кто сейчас спешил к ним, знали куда бежать. Впереди мелькнул коричневый плащ, послышался хруст ломаемых веток.

― На помощь... ― уже тихо, совсем шепотом.

К нему торопливо подбежал незнакомый эльф. Леголас осторожно передал с рук на руки раненого товарища и едва сдержался от того, чтобы не прислониться к ближайшему дереву – ноги, верно служившие принцу до сих пор, подкосились. С трудом сдерживая дрожь в коленях, он расправил плечи и благодарно принял протянутую руку второго подбежавшего к ним воина. До покоя и отдыха оставалось несколько минут пути. Впереди ждал надежный кров и, может быть, благосклонная улыбка отца. Принц снова натянул капюшон и опустил голову. Чудо, что его все еще никто не узнал.

Леголас ожидал чего угодно: расспросов, гневных упреков в неосмотрительности, сдержанного сочувствия – чего угодно, но только не такой встречи. На утоптанной доброй сотней ног поляне стоял сам король. Встревоженный, растерявший свою дворцовую хладнокровность, лихорадочно вглядывающийся в группу идущих к нему эльфов. Леголас подавил желание броситься к нему на шею. Вместо этого он почтительно поклонился и начал рассказывать о том, что произошло, радуясь про себя, что его голос стал хриплым до неузнаваемости.

―...Мы не ожидали нападения. Один воин сразу был убит вражеским ятаганом, а я и мой товарищ остались лицом к лицу с десятком орков... Видимо, они отстали от своих...

― Ты смел, юноша. Вдвоем против десятка противников могли выстоять только настоящие воины. Но где же твой меч?

― Он остался на месте сражения, мой король. Я бросил там все свое оружие.

― Почему?

― Иначе я не смог бы донести раненого, ― Леголас не видел выражения лица короля и не знал, как тот реагирует на его ответы – капюшон закрывал весь обзор. Но в голосе Трандуила, когда он отвечал, ясно слышалась непривычная, непонятная и неожиданная, но от того еще более ценная нежность.

― Выпрямись, смелый воин. Ты поступил так, как подобает истинному сыну леса, ― король вынул меч из ножен и торжественно продолжил. ― Прими этот подарок из моих рук. Имя моему мечу – Алагос. Он верно служил мне много лет, не раз спасал мою жизнь и защищал честь. Пусть теперь он станет таким же добрым слугой и тебе.

Леголас, забывая дышать, протянул руки. Пальцы коснулись холодного металла, рукоять меча легла в ладонь. Принц не знал, что сказать. Впрочем, он очень часто не знал, как ответить отцу.

― Надеюсь, он будет достойной заменой тому, что ты оставил на поле битвы.

― Благодарю... мой король.

Леголас едва заметно вздрогнул, когда тяжелая рука легла ему на плечо. Трандуил был скуп на ласку даже по отношению к сыну. А для простого воина это прикосновение – дороже, чем подаренный меч.

― Большая честь для меня... ― начал было Леголас, но Трандуил оборвал его.

― Нет, юный воин, ты ошибаешься. Это для меня было бы большой честью, если бы я мог назвать тебя своим сыном, ― теплая тяжесть исчезла с плеча принца. Леголас медленно поднял глаза и посмотрел на удалявшегося короля. Ладонь сжимала неживой металл, и казалось, что никакая сила неспособна вырвать из пальцев Леголаса королевский подарок. Вернул принца к реальности тихий голос.

― Пойдемте, вам нужно перевязать раны.

― Нет. Я... спасибо, я не могу сейчас идти, ― наследник отстранился от юного эльфа, предложившего ему помощь. Тот чуть обиженно кивнул, но покорно оставил Леголаса в покое. Принц продолжал неподвижно стоять, пока поляна не опустела. Потом он медленно сделал несколько шагов по направлению к лесу, будто желая убежать подальше от всего этого, но не находя сил. Солнечный свет искрился на лезвии королевского меча. Меча, который Трандуил подарил в награду за доблесть своему верному воину. Воину, но не сыну.

Сын же – это всего лишь изнеженный мальчишка, который не сможет и дня прожить вдали от дворца... Леголас рухнул ничком на траву, пряча лицо в душистых стеблях и позволяя им гладить его по щекам. Роса, не успевшая еще высохнуть, становилась соленой.

* * *

― Трандуил! Великие Валар, как хорошо, что ты вернулся! Я так боялась за вас с Леголасом...

Эльвидиен быстрой ласточкой слетела по ступеням и обняла мужа. Тот осторожно и как-то растерянно провел ладонью по ее волосам. При упоминании имени сына одна бровь короля удивленно поползла вверх, словно тщательно скрываемое изумление прорывалось наружу.

― Так значит, ты знала, что он отправился в поход вместе со мной?..

― Да, в тот день, когда состоялся совет, он пришел ко мне и спросил благословения.

― И ты благословила его?..

― Конечно. Но где же он? Почему не пришел с тобой? Трандуил, почему...

― Мой король, стража поймала двоих путников, которые пытались тайком пробраться через ворота! ― начальник дворцовой охраны выглядел встревоженным и очень смущенным.

― Кто это такие? Что они о себе говорят?

― Мой король... ― эльф был растерян и явно боялся королевского гнева. ― Мой король, дело в том, что один из них назвался вашим учителем, а второй... второй – это ваш сын.

Эльвидиен непонимающе смотрела на мужа, который похоже и не думал злиться. Начальник стражи выжидательно молчал.

― Приведите их обоих сюда.

Эльф кивнул. Через несколько секунд в зал вошли Леголас и Голладион, оба обезоруженные. Принц гордо вскинул голову, но ничего не сказал. Мудрый наставник тоже молчал, разумно решив не вмешиваться.

Губы короля дрогнули в непонятной гримасе.

― Верните им их мечи.

Эльфы повиновались. Отец и сын не отрываясь смотрели в глаза друг другу, словно от исхода этого безмолвного поединка зависела судьба всего Лихолесья. Когда приказ был исполнен, король махнул рукой, повелевая всем выйти. Зал опустел. Последней, пряча улыбку в глубине искрящихся глаз, легкой тенью выскользнула королева. Она твердо знала одно: сын целиком пошел в отца, и королю нелегко придется в разговоре с таким же упрямым и смелым собеседником.

Леголас и Трандуил не произнесли ни слова. Король всматривался в лицо сына и с удивлением не находил там ни страха, ни покорности – только дерзкий вызов, замешанный на гордом неповиновении. Когда тишина стала невыносимо звенящей, Леголас шагнул вперед и, сняв с пояса меч, протянул его королю. Но Трандуил лишь насмешливо поднял бровь в ответ:

― Я никогда не забираю назад то, что однажды дарил.

― Вы дарили это не мне, мой король.

― Вот как? А кому же тогда? ― Трандуил больше не насмехался.

― Воину, который доблестно сражался за свою землю. А я всего лишь...

― А ты всего лишь мой сын. И этот подарок предназначался именно тому, кому он был вручен. Своим отказом ты обидишь меня.

― Но... а как же...

― Что тебя еще не устраивает, Леголас?

― Ты сказал, что гордился бы, если бы я был твоим сыном, ― сипло, сквозь зубы, от волнения забыв о почтительном обращении и придворном этикете произнес Леголас.

― Я не отказываюсь от своих слов.

― Значит... То, что я убежал из дворца...

― Это, разумеется, не должно повторяться. Но раз уж королева благословила тебя, а Голладион помог, то что теперь могу поделать я?

Леголас несмело исподлобья смотрел на отца, словно решая, будет ли тот гневаться, если он сейчас нарушит негласные правила сдержанности и сделает что-то такое, что совсем не пристало делать наследнику трона. Трандуил, читая в глазах сына невысказанный вопрос, улыбнулся. По-настоящему, тепло и озорно. Будто опасаясь передумать, он порывисто притянул Леголаса за плечи и обнял.

Принц стоял, не смея пошевелиться и почти не дыша. Потом осторожно повернул голову и уткнулся носом в грубую ткань дорожного плаща на плече Трандуила. От отца пахло лесными травами и горечью еловой хвои. Не отодвигаясь, Леголас приглушенно прошептал:

― Прости, папа...

В Лихолесском дворце, в центре одного из главных залов, стояли, обнявшись, мудрость и отчаянная смелость, зрелость и юность, король и его наследник... просто отец и сын.

 

Вернуться на главную