Laiqualassë Valinoressë
Шуррр... Шуррр... - это море поет свою песню, набегая на золотую полоску пляжа, и песчинки под солнечными лучами переливаются так, как никогда не переливались алмазы во дворце моего отца.
Что это был за дворец? Ты бы не назвала его так – ты, привыкшая к просторным галереям, распахнутым утреннему ветру, к высоким окнам, к дверям, открытым для тех, кто хочет войти... Может быть, ты назвала бы его крепостью – наш дом в толще земли, бледное подобие величия иных дворцов и роскоши иных владык...
Но их чертоги были разрушены – а наши остались целы, хоть мы и покинули их. Я представляю себе коридоры, по которым теперь гуляет только редкое эхо падающих вниз капель. Фрески, тихо осыпающиеся под пальцами времени. Гобелены, выцветающие в тишине и темноте. Но кости земли крепки, и пещеры будут еще долго хранить следы наших рук. Может быть, однажды одинокий путник наткнется на них, войдет под высокие своды - и будет гадать о том, какими мы были...
Нет, я не скучаю. И я не хочу вернуться... Странно, когда я уходил – я думал, мое сердце разорвется. А теперь... Я вспоминаю то, что было... Да, мне есть, что вспомнить – но я не хочу вернуть назад те времена. Цветку не прикажешь стать бутоном, правда? Золотым листьям нужно опасть, чтобы распустились цветы – так говорят мои галадримские родичи...
Но ты никогда не видела листопада... Представь – однажды ты просыпаешься, и чувствуешь, что в воздухе появилась прохлада, которой не встретишь летним утром. Она пронзительна и свежа, как первый вздох после грозы. И медленно, медленно сквозь зелень листвы проступает позолота – словно искусный мастер покрывает их драгоценным металлом. Золотые листья похожи на пергамент, на котором дождь и снег пишут летопись ненастных дней. И с каждым днем листья становятся все тоньше и тоньше – и, наконец, они опадают, и на несколько дней пол лесных чертогов покрывается толстым ковром...
Но это в Лориэне... Нет, я говорю не про владения владыки Ирмо... Правильнее было назвать это место Лаурелиндоренан – но в те дни, когда я гостил там, никто не называл его Золотозвончатой Долиной.
А в моем дому царили сумрачные ели... Его называли Лихолесьем, и воистину, это было так. Мы жили под тенью... Нет, это вовсе не так страшно, как ты думаешь – хотя никто из нас не выходил из подземных чертогов, не взяв оружия. Даже король со свитой не чувствовал себя в безопасности под сводами леса... Мы зачаровывали воду в тех ручьях, что еще не были отравлены, мы завязывали узлами лесные тропы и не доверяли никому из случайных путников...
Нам это не казалось странным. Мы сражались с пауками и спорили, кто убьет больше... У каждого был шанс выиграть – они плодились быстрее, чем мы успевали очищать лес. Ветви постепенно зарастали паутиной... Медленно, медленно наши владения сужались. Но те, кто помнил, как наш дом называли Великим Зеленолесьем, молчали об этом. Мы делали вид, что все в порядке. Еще немного – и все будет, как раньше.
Словно можно повернуть время вспять...
Нет, нам не было грустно. Грустить хорошо здесь – под шепот волн, глядя на солнечный диск, наполовину перечеркнутый горизонтом. Печаль светла...
А у нас не было на это времени. Мы ловили каждое мгновение, мы пели, и танцевали, и смеялись – и каждый миг мы были готовы схватить оружие и сражаться. Или – бежать, уводя преследователей за собой в бездонные топи.
А потом – вернуться домой и продолжить песню с той самой строчки, на которой она была оборвана.
Но возвращались не все.
И тогда те, кто остались, вспоминали легенды о земле, не знающей смерти... Но мой отец не любил их – он говорил, что пришедшие из-за моря принесли с собой предательство на остриях длинных мечей и что лучше остаться под Тенью и сохранить верность, чем уйти в землю, давшую жизнь проклятым.
Ты прячешь лицо в ладонях... Не надо, улыбнись, эта история уже стала легендой. Она уже ушла в песни и сказания менестрелей, она уже не властна над судьбами... У повести, которую пишут наши дни уже другие герои. Пусть она будет полной радости!